Когда природа отпускает слишком много (по обычным меркам) дарований одному человеку, то она затем "отыгрывается" на его детях и закон этот нарушать не любит. Примеров тому много. Но есть и исключения: так, рядом с творчеством владимирского художника Валерия Григорьевича Кокурина, наделенного от природы уникальным колористическим даром, стоит творчество его дочери, одаренной художницы Марины Кокуриной. Природа, однако, не прощает себе подобных "ошибок" и стремится их поскорее исправить... Марина Кокурина жила всего 29 лет, а её осознанному и активному художественному творчеству, творчеству живописца было отпущено всего около двух лет жизни. Но и за этот ничтожно малый срок ею было создано около 60 полотен и этюдов, в том числе довольно большого формата - в основном, изображения цветов, как в интерьере, так и на пленере. Вглядываясь в картины Марины Кокуриной, любуясь её цветочными натюрмортами, начинаешь осознавать, что ей было дано узнать нечто важное, некую мудрую правду о жизни всего живого. Короткая жизнь и ярко вспыхнувшее творчество Марины вызывает у многих в памяти образ стремительного и быстрого полёта упавшей звезды. Такой яркий след оставляют на небосклоне теплым летним вечером неожиданно попадающие в атмосферу Земли загадочные аэролиты. След короткий, обрывающийся именно в тот момент, когда глаз уже готов следить за дальнейшей его траекторией. Но ожидание очарованного наблюдателя не оправдывается: небо безмолвствует, вечер спокоен, и тщетно взглядываться в сгущающиеся сумерки. Взор беспокойно ищет то, что, вспыхнув, возвестило о других мирах, но космос молчит. Место, где промелькнула звезда, уже потеряно. Земной мир замкнулся, хотя меланхолическая мысль и напоминает о бесконечных пределах космоса, откуда случайно - чтобы вспыхнуть и сгореть - залетела в наш мир звезда. Восторженный всплеск удивления и печаль утраты чего-то чудесного, каких-то счастливых возможностей узнать нечто важное и нужное - такие чувства вызывает короткий бег упавшей звезды на летнем небе, под темной сетью берёзовых ветвей и выше неровной кромки леса - у горизонта, из неизведанных далей и бездн, заслоненных от нас видимым небом. В детстве Марина Кокурина никогда не думала, что станет художником, ничем не выделялась и, казалось, ничего особенного не обещала в будущем. Но общение с отцом и его творчеством не могло пройти бесследно. Марина была чрезвычайно жизнерадостной, общительной, оптимистом по натуре. Любила коньки, веселые игры, цветы, ценила музыку, книги, жизнь на природе. Все это определило содержание её будущих работ. Первые признаки колористического дара и осознание своего пути появились после окончания общеобразовательной школы, когда Марина начала посещать художественную школу в г. Владимире. Последовавшая затем учеба в Москве привила навыки ремесла и ...взгляд на мир сквозь серые очки - смещиванию на холсте живых красок с серенькой грязцой обучают - увы! - до сих пор в художественных учебных заведениях страны. Вряд ли что может быть более чуждым колористическим поискам владимирской школы пейзажа, чем эта в буквальном смысле серая маловыразительная живопись с ограниченной цветовой гаммой. На этой почве были поначалу шутливые споры с отцом, который убеждал писать открытым цветом, смелее экспериментировать, искать, не ограничиваясь полученными навыками. Взлёт художественного творчества Марины в 1984-1986 годы диктовал необходимость работать в собственной мастерской, которую ей так и не сочли нужным выделить, хотя бы крошечное помещение в несколько квадратных метров... Это было для неё жизненно важным, ибо укрепило бы уверенность в себе как художника и придало бы силы. А отказ, тяжело пережитый ею, явно способствовал развитию страшной болезни. Осматривая выставку, видишь, как живопись Марины постепенно становилась в цветовом плане ярче и изысканнее, цвет приобретал формообразующее и организующее значение, контур подчас исчезал, и на картинах возникало биение живой жизни, сотканной из цвета. Благодатнейшая тема для этого - цветочный натюрморт. Этот жанр, доступный далеко не каждому художнику, позволяет выражать духовность внутреннего мира художника, позволяет передавать тонкость его душевной организации, его оригинальность, интеллект. Цветы на картинах Марины Кокуриной самые разные - и по видовому составу, и по выражаемым с их помощью чувствам. Это подсолнухи, маки, сирень, черёмуха, лилии, гладиолусы, розы, георгины, хризантемы. Даже верба, излюбленный мотив художников-графиков, проявляется на полотнах Марины Кокуриной в своей цветовой ипостаси. Цветы нередко соседствуют с плодами земли - фруктами и овощами (привлекает внимание изысканная цветовая гамма тыкв и чеснока - с рыбой - очень удачное изображение зеркальной свежести чешуи и бликов на ней; со стеклом и керамикой - последняя играет, впрочем, второстепенную роль). Характеризующие цветы колористические аккорды различны, как различна и создаваемая ими эмоционально-образная атмосфера, раскрывающая, в целом, характер, особенности мировосприятия и состояние души художницы. По-детски непосредственное, ещё ничем не омраченное и профессионально смелое изображение цветов и фруктов мы видим на полотнах "Маки" (1985 год), "Натюрморт с петухом" (1986 год), "Цветы" (1986 год). Вместе с тем наступившая болезнь и трагические предчувствия невероятно обострили восприятие жизни, цветовое многообразие которой Марина спешила запечатлеть в своих работах. Поражает смелое решение минорных по содержанию композиций яркими мажорными красками. Марина подчеркивает пафос цветения, останавливает своей кистью цветение на той его точке, за которой начинается увядание... Жизнь в её работах максимально выразительна. Всё звучит в полный голос, покоряет глубоким проникновением в суть жизни. ...Долгая неизлечимая болезнь, которая привела к трагическому концу в январе 1989 года, стала повседневной реальностью, сказавшейся на работе. Постепенно слабели руки, пальцы с трудом удерживали кисть, и невыносимо горестно было сознавать, что уже чисто физически нельзя запечатлевать на холсте то, что рождалось в душе. А творческий процесс не затихал, в образном калейдоскопе сознания возникало всё больше картин. Интенсивная духовная работа как бы компенсировала физическую немощность. По мере того, как становилось всё труднее и труднее передвигаться, как всё неподвластнее становилось тело, рождалось всё больше замыслов и живописных идей. Но палочку, опираясь на которую Марина передвигалась дома и на даче, сменила пара костылей, за которыми в жизнь въехала инвалидная коляска и привезла за собой затем и полную неподвижность. Уже с трудом говоря, Марина сказала как-то, что пишет картины "в уме". При этом не жаловалась, а скорбно улыбнулась. Что может быть для художника, для творческой личности трагичнее невозможности творить? Когда рука держала кисть, то картины создавались очень быстро, в порыве вдохновения и с мыслью "лишь бы успеть". Большой холст покрывался красками за день работы и в дальнейшем уже не переделывался. Прогрессирующая болезнь оставляла всё меньше надежд. И появился цикл картин с изображением засыхающих подсолнухов - соцветиями вниз, с засохшими лепестками, подчеркнуто экспрессивных, обреченно одиноких. Это - реквием. Одна из последних картин "На даче" - огромный цветочный натюрморт на пленере, в котором взгляд зрителя притягивают высохшие маковые головки и осеняющая всё коса - страшный в соседстве с блещущей красками жизнью символ конца и распада. Сила воли и мужество реализма не покидали Марину до последних дней. Работа была смыслом существования. Прогрессирующий паралич всё больше ограничивал возможности творчества, одновременно с этим всё больше обострялось чувство жизни и стремление её запечатлеть, увековечить. Росло мастерство и уверенность в своих силах. Это противоречие составляет особенность и содержание последних картин художницы. Из-за болезни работы Марины становились всё более обобщенными, незаконченными... И вместе с тем - как правило - самостоятельными и необычными. Валерий Григорьевич Кокурин, глядя на только что написанную картину, не раз советовал исправить ту или иную деталь, но Марина твердо возражала: "Надо именно так. Я знаю". Теперь лишь становится ясно, что, действительно, надо было именно так. Но что давало ей эту уверенность в своей правоте? Марина знала о близком конце, и её творчество поэтому чрезвычайно рефлексивно. В сущности, это рассказ о жизни и смерти, это прощание с жизнью, рассказ глубоко личный и потому искренний. Это воспевание многокрасочной жизни в её неповторимых мгновениях, это стремление отдалить неминуемую смерть путём воссоздания жизни на полотнах. Предчувствие гибели - тайная тема, не выраженная буквально, но присутствующая в живописи Марины подспудно, неявно, как далекий отголосок минорной тональности, как не сразу различимый оттенок на картинах художницы. После живописных гамм и упражнений, чему Марину научили в художественном училище, она пришла к осмысленности творчества мастера, умудренного жизнью. Сквозь жизнерадостные краски, фиксирующие эфемерные и переходящие моменты бытия стала сквозить вечность. Подобно ветру, вздувающему пузырем занавеску на дачном окне, которая затем плавно опускается, за холстами М. Кокуриной обнаруживается холодок отстраненности, другая реальность, которая вот-вот покажется из-за знакомых живописных образов, разорвёт плотную ткань пастозной живописи, раздвинет мазки красок, раздробит поверхность холста в мозаику, выгнет её под напряженным напором ветра из других миров... Но увидим ли мы эту вторую реальность? Ощутим ли то, что постигаемо лишь умозрительно? Так или иначе, но живопись пограничного района - живопись на границе жизни и смерти - притягивает к себе пытливые взоры. И если икона (также пограничная живопись) исходит из общепринятых выкристаллизованных веками представлений, то живопись Марины Кокуриной фиксирует трагический личный опыт и запечатлевает его тем адекватнее и вернее, чем острее и ярче становятся впечатления человека, осознающего трагичность своей судьбы. Под конец, когда руки уже не могли держать кисть, Марина писала картины "в уме". Можно лишь догадываться, какие композиции и цветосочетания возникали в её воображении, когда она, уже неподвижная, видела стоящий в комнате незаконченный холст, кувшин с кистями и клетки с беззаботно прыгающими поющими птицами... Александр Ковзун
|
